Ранним еще утром к  бабушке забегала тетка Васеня - жена дяди Левонтия, запыхавшаяся,  загнанная, с зажатыми в горсти рублями.  
- Кума! - испуганно-радостным голосом восклицала она. -
Долг-от я принесла! - И Тут же кидалась прочь из избы, взметнув
юбкою вихрь.

Стоял он сам собою, на просторе, и ничего-то ему не мешало
смотреть на свет белый кое-как застекленными окнами - ни забор,
  ни ворота, ни наличники, ни ставни. 
В один благой день, может быть, и вечер дядя Левонтий качал
зыбку и, забывшись, затянул песню морских скитальцев, слышанную в
плаваниях, - он когда-то был моряком. 

 Село наше, кроме улиц, посадов и  переулков, скроено и сложено еще и попесенно...

 Но все наши песни скользом пролетали над крышей поселенца
дяди Левонтия - ни одна из них не могла растревожить закаменелую
душу боевого семейства, и вот на тебе, дрогнули левонтьевские
орлы, должно быть, капля-другая моряцкой, бродяжьей крови
путалась в жилах детей, и она-то размыла их стойкость, и когда
дети были сыты, не дрались и ничего не истребляли, можно было
слышать, как в разбитые окна, и распахнутые двери выплескивается
 дружный хор...

Это далеко не все, но хотя бы это.